Явка с диагнозом. Медиков уже заставляли делиться с властями врачебной тайной, и вот к чему это привело в СССР

EN

Советские врачи против абортов в 1930–1940-х

В СССР медики тесно сотрудничали с властью еще со сталинских времен. В 1936 году советское правительство с целью повышения рождаемости приняло закон о полном запрете абортов, что закономерно привело к росту случаев подпольного прерывания беременности. Женщины, которые совершали неудачные подпольные аборты, обращались к врачам, а те решали, сообщать о таких «преступницах» в органы НКВД или нет. Порой врачи занимались доносительством даже активнее, чем ожидали прокуроры.

Как ни странно, прокуроры не проявляли особого интереса к расследованию дел об абортах. В 1943 году, в самый разгар Великой Отечественной войны, сотрудница Наркомата здравоохранения (в 1946 году ставшего Минздравом) по фамилии Исаева на заседании ведомства жестко раскритиковала прокуратуру за «слабую работу»:

«Я целиком подтверждаю, что органы прокуратуры ослабили работу по борьбе с абортами… В 1940 году был специальный прокурор, занимавшийся вопросами борьбы с абортами. Мы вместе с работниками прокуратуры выезжали на места и проверяли работу судебно-следственных органов и органов здравоохранения... Сейчас все это отошло в область преданий.

Я могу привести целый ряд примеров, когда прокуратура не рассматривает дела. Из 242 дел по Москве 187 вообще неизвестно чем закончились. Причем прокуратура не считает нужным отвечать на вопросы наших учреждений относительно того, чем кончились переданные дела».

На критику Исаевой ответил присутствовавший на том же заседании работник прокуратуры товарищ Леви. Он попытался объяснить, почему прокуроры не возбуждали «достаточное» количество дел по делам об абортах:

«Дело в том, что не всякий внебольничный аборт является криминальным. Нельзя же привлекать к суду только на том основании, что у женщины произошел аборт! Вы бы сами завопили, если бы мы завалили суды такими делами! Мы требуем, чтобы врачи передавали в прокуратуру дела, где имеются все основания для привлечения к ответственности. Делают они это? Нет, не делают. В чем тут причина? Я должен сказать, что главная и основная причина — это то, что в сознании населения, в том числе и самих судебно-следственных работников, аборт не является преступлением. У меня самого был случай, когда ко мне обратился прокурор с просьбой сделать его жене аборт...»

Сотрудничество врачей и властей СССР по вопросам абортов сошло на нет в 1955 году, когда правительство Никиты Хрущева отменило запрет.

Вспышка венерических заболеваний в 1960-х: врачи и силовики снова работают вместе

В начале 1960-х годов в Советском Союзе произошла вспышка венерических заболеваний, которая охватила сразу несколько республик. Медики пытались справиться с ситуацией, но ресурсов не хватало. Поэтому они обратились за помощью к милиции и спецслужбам.

В Киеве решение о сотрудничестве врачей и правоохранителей приняли в декабре 1960 года на заседании горкома, где присутствовали городской прокурор и начальник управления милиции. Архивные документы свидетельствуют, что уже через год милиция и прокуратура «привлекли к ответственности 23 больных, ведущих аморальный образ жизни». В 1962 году к лечению привлекли «42 больных и 10 источников заражения». Из города выселили 144 подозреваемых в «аморальном поведении» и «содержании притонов».

На этом киевские медики и милиция не остановились. В 1964 году кожно-венерологические диспансеры города стали ежемесячно отправлять в милицию списки тех, кто «не работал, вел беспорядочную половую жизнь и являлся постоянным источником заражения». Всего выявили 235 «неблагонадежных», из которых более 30 человек осудили и выселили из Киева.

Врачи и правоохранители объединялись в борьбе с венерическими заболеваниями и в других регионах. В Одесской области врачи-венерологи и сотрудники милиции активно участвовали в совместных рейдах на места сборов секс-работниц, и медики подчеркивали «пользу» таких мероприятий:

«Следует отметь полезную роль рейдов, проводимых органами милиции совместно с врачами кожно-венерологического диспансера. Рейды заранее планируются, изучаются места сборов женщин легкого поведения (проституток), гомосексуалистов… В результате проведенных многократных рейдов органами милиции задержано и подвергнуто освидетельствованию 834 женщины аморального поведения, из которых оказались венерическими больными 576 человек, или 70% освидетельствованных».

В одной из докладных записок Минздрава Калининградской области говорилось, что «заражение сифилисом в 24 из 34 случаев произошло путем однополых связей». В регионе создали специальную комиссию, в которую вошли врачи местного венерологического диспансера и работники прокуратуры. Комиссия составляла списки гомосексуальных людей для «периодического контроля»:

«За 1962–63 годы за мужеложество было осуждено по статье 121 УК до 40 гомосексуалистов, в том числе больных сифилисом. Позднее выявлена дополнительно большая группа педерастов, списки на которых переданы уголовным розыском в ОКВД для периодического контроля за ними, как клинического, так и серологического. Среди этих лиц — врачи, фельдшера, директора школ, моряки, актеры».

Врачи, милиция и гомосексуальность в 1970-х

Особенно тесно медики и правоохранительные органы СССР сотрудничали в сфере борьбы с «мужеложеством». Так, в 1970 году сотрудник Московского бюро судебно-медицинской экспертизы Иван Блюмин написал целую диссертацию о том, как выявить признаки совершенного полового акта между двумя мужчинами по их половым органам. Милиция охотно поставляла ему «преступников», а Блюмин охотно их исследовал. Тем не менее снабдить МВД конкретными инструкциями по обнаружению признаков «мужеложества» Блюмину не удалось. Судмедэксперт ограничился лишь общими рекомендациями.

Милиция тем временем очень нуждалась во внятных инструкциях по поимке гомосексуалов. Советский режим отходил от сталинских практик вынесения обвинительного приговора без особых доказательств, росла роль так называемой «социалистической законности». Доказательства и улики должны были быть убедительными. А в делах о «мужеложстве» с уликами были трудности. Авторы пособий о расследовании «половых преступлений» открыто говорили, что доказательства в таких случаях собрать было практически невозможно:

«За добровольное мужеложество уголовную ответственность несут оба субъекта, ввиду чего они стремятся скрыть совершенное ими преступление и никаких показаний, способствующих его раскрытию, обычно не дают. Свидетели — очевидцы преступления — встречаются весьма редко. Поэтому при расследовании таких преступлений в основном приходится иметь дело с косвенными доказательствами».

Тем не менее количество уголовных дел за «мужеложество» в СССР резко выросло еще с конца 1960-х годов. Известно, что в 1979 году МВД поручило психиатрам «разработать методы выявления лиц с различными видами гомосексуализма», однако не исключено, что инструкции с более «продвинутыми» тактиками по поимке гомосексуалов, чем слежка и внедрение агентов в места их сбора, могли появиться и раньше.

Однако не все психиатры сотрудничали с правоохранительными органами. В СССР были врачи, которые работали с гомосексуальными пациентами, не рассказывая об этом милиции. Одним из таких врачей был психиатр из Горького Ян Голанд.

Голанд был не просто психиатром, но и специалистом по сексопатологии. Более того, он специализировался на психотерапии гомосексуальности. В отличие от других советских врачей, которые пытались лечить гомосексуальность нейролептиками, Голанд считал, что психотерапии самой по себе вполне достаточно, чтобы помочь пациентам «приобрести» гетеросексуальность.

В 1960–1970-е годы гомосексуальные мужчины со всего Советского Союза приезжали к Голанду в Горький, чтобы пройти его курс лечения. Психиатр никогда не принуждал своих пациентов к госпитализации и был крайне избирателен при выборе кандидатов для лечения. Каждому пациенту Голанд задавал один и тот же вопрос: «Если завтра в СССР объявят, что гомосексуальность (Голанд говорил „гомосексуализм”) больше не является преступлением, захотите ли вы продолжать лечиться?» Если собеседник отвечал отрицательно, врач отказывал ему в лечении.

По мнению Голанда, такой подход снижал вероятность «рецидивов» у его пациентов и мог помочь избежать проблем с милицией. Ведь у правоохранительных органов тоже могли возникнуть вопросы к нему: что это за мужчины у него в кабинете, что за книги по сексопатологии у него на столе (Голанд боялся, что такие материалы приравняют к порнографии).

Вообще Голанд делал все возможное, чтобы сохранить конфиденциальность своих пациентов. Он просил их не указывать никаких личных данных и пользоваться вымышленными именами, которые сам для них придумывал. Официально Голанд лечил гомосексуальных пациентов от «невроза» — это обеспечивало дополнительную защиту. Но несмотря на такую заботу о конфиденциальности пациентов, «лечение» у Голанда все равно доставляло серьезные психологические страдания. Один из пациентов психиатра так описывал в дневнике свой опыт:

«Ночь сегодня была ужасная. Лег я рано, измученный последними неудачными сеансами аутотренинга, проснулся среди ночи от сильнейшего гомосексуального сновидения... потом долго не мог заснуть. В голову лезли мысли об Оренбурге, вспомнилось по крайней мере пять человек, с которыми у меня когда-то была сексуальная связь. Тщетно пытался прогнать эти мысли и заснуть. Вообще должен сказать, что в голове у меня все перемешалось. Видимо, идет борьба не на жизнь, а на смерть между гомо- и гетеросексуальным началом, но на сегодняшний день победа остается за первым».

С пониманием к пациентам с «щекотливым» диагнозом относились не только такие именитые врачи, как Голанд. Один молодой человек рассказывал, как в отчаянии «открылся» на приеме у дерматовенеролога, а тот, на удивление, не передал его милиции, а дал совет, как «вылечиться»:

«Был доктор из дерматовенерологического диспансера, которому я, в порыве необычного отчаяния, открылся. Он сказал, что в Голландии есть какое-то химиотерапевтическое средство, вроде его называли Урапил или как-то так. Я верю в медицинскую науку, и, несмотря на то что иногда говорят о врачах, я думаю, что если врач берется за пациента, то его опыт и лекарства сделают любого здоровым...

Меня взбудоражила короткая статья в журнале „Наука и техника“, где говорилось, что в Федеративной Республике Германии лечили, если я правильно помню, 100 сексуальных маньяков — к которым я тоже себя причисляю. Лечили их с помощью препаратов, выключая их половую систему химикатами и пытаясь одновременно переучить. Я думаю, что успешность такого лечения составляла 90%».

Однако подобные случаи были скорее исключениями на фоне общей практики сотрудничества врачей с государством. В конце концов, сексопатология была частью психиатрии, а психиатры в 1960-х и 1970-х активно содействовали властям в борьбе с диссидентами и другими инакомыслящими.

Советские граждане, активно выступающие против режима, получали ничем не подкрепленные диагнозы вроде «вялотекущей шизофрении» и подвергались насильственной госпитализации. Более того, некоторые психиатры, работавшие в печально известном институте имени Сербского, имели различные звания в органах госбезопасности.

Например, профессор Даниил Лунц был одновременно и психиатром, и полковником КГБ. Петр Григоренко, бывший советский генерал, который впоследствии стал диссидентом, вспоминал о своем принудительном лечении так:

«Я сам не раз видел, как профессор Лунц приходил на работу в форме полковника КГБ. Правда, в отделение он всегда заходил в белом халате. Я видел и других врачей этого института в форме сотрудников КГБ».

Врачебная тайна во времена эпидемии ВИЧ в СССР конца 1980-х

В начале 1980-х годов в мировой прессе заговорили о новом неизвестном заболевании, которое впоследствии получило название ВИЧ/СПИД. Советская верхушка поначалу не слишком беспокоилась об этой болезни, полагая, что она угрожает лишь секс-работникам, гомосексуалам и наркозависимым, но не «нормальным людям».

В реальности эпидемия ВИЧ/СПИД в СССР пришла туда, где ее совсем не ждали, — в детские больницы, где врачи, сами того не зная, разносили инфекцию через нестерилизованное медицинское оборудование. Страх заразиться СПИДом стал общесоюзной паранойей — и коснулся в том числе медиков. Многие из них не хранили тайны своих и без того испуганных и подавленных пациентов. Разглашение такого чувствительного диагноза тогда превращало жизнь его носителей в настоящий кошмар.

Некоторые врачи, скорее всего из «профессионального долга», делились диагнозом своих пациентов с милицией. В первую очередь передавали данные о диагнозе пациентов, если те относились к так называемой «группе риска». 33-летняя секс-работница Ирина рассказывала корреспондентке газеты «Неделя», как врачи тут же сообщили о ее диагнозе ВИЧ местным правоохранительным органам и как это повлияло на ее жизнь:

«Заведующая районной поликлиникой̆ — стерва — первым делом известила о моей болезни милицию. Участковый, в свою очередь, обошел всех соседей и предупредил их. С работы, конечно, уволили — поваром была. Теперь я в городе популярна, как кинозвезда. Моя фамилия у всех на устах. Первое время боялась из дома выйти, скрывалась. Сына в школе травят одноклассники… Учителя требуют, чтобы он каждый месяц приносил справки. Ну сколько же можно делать эти анализы — ведь ребенок здоров!

Близким моим тоже достается. К примеру, свояченица недавно отправилась к гинекологу, та ее прямо спрашивает: „Такая-то вам не родственница?“ И не стала ее принимать. Про врачей говорить не хочется. Ведут себя трусливо, подло. Прихожу как-то к терапевту, а она боится мне даже давление измерить, сердце послушать, ждет, чтобы я скорее ушла. Или зуб разболелся. Кому из стоматологов не скажу, что у меня СПИД, все выгоняют. Маялась две недели, ну а после скрыла это. Что мне еще оставалось делать? И впредь признаваться не буду. Хватит, натерпелась».

Александр, наркозависимый молодой человек 35 лет, вспоминал, что для его госпитализации с ВИЧ-инфекцией собрали целый конвой:

«Я сам из деревни. В больницу меня забирали участковый, председатель колхоза, работники санэпидстанции. Пять человек набралось — целый конвой! Наверное, думали, что я сбегу. По пути допросили меня: где, с кем и как?»

Гомосексуалы, которые проходили симптоматическое лечение от ВИЧ, при выписке также морально готовились к тому, что их лечащие врачи не станут держать их диагноз в секрете. Так, 30-летний Максим, гомосексуал, который вот-вот собирался выписаться из московской больницы, занимающейся ВИЧ-инфекцией, прямо говорил о своих страхах:

«На днях выписываюсь из больницы, представляю, что меня ждет. Наслушался здесь в палате рассказов. Уж врачи-то из районной поликлиники обязательно постараются — сообщат обо всех подробностях моей болезни на работу, отцу с матерью. Родителей, конечно, жалко, для них это будет удар. В общем, не жизнь — ад! Я решил: потребую от лечащего врача подписать бумагу о неразглашении моей тайны и предупрежу: если сболтнет — убью! Мне терять нечего, я обречен».

К концу 1980-х перестроечная пресса начала широко обсуждать различные недостатки советской жизни. Одной из таких тем стало и несоблюдение врачебной тайны. Корреспондент «Советский России»

ко

нстатировал

, что нарушение врачами конфиденциальности пациентов было повсеместным явлением в СССР:

«Врачебная тайна — одно из важнейших нравственных понятий, можно сказать, начало начал профессии врача. Но как часто она нарушается. Причем нарушается не в каких-то корыстных целях, а просто так, всуе… Конечно, заведено не писать в больничном листке нетрудоспособности определенный диагноз, особенно если болезнь относится к серии щекотливых. Но не писать — это всего лишь не оставлять письменных доказательств того, что именно ты, врач, разгласил врачебную тайну. И совсем другое — действительно эту тайну сохранить. Причем осознать важность этого этического правила надо настолько глубоко, чтобы каждый лечащий не делал для себя разницы: мол, про эту смешную болезнь можно говорить, а про эту страшную нельзя».

На фоне устоявшейся в СССР практики сотрудничества системы здравоохранения и режима путинские поправки о передаче силовикам данных об «опасных» пациентах не выглядят нововведением. Сложностей в обмене информацией между врачами и правоохранительными органами, скорее всего, не возникнет. В современной России, где преследование ЛГБТ-людей — это одна из «скреп», наряду с призывами государства рожать как можно больше и запрещать аборты, такое сотрудничество имеет все шансы на успех.

Тем не менее неправильно было бы говорить, что обмен данными между врачами и силовиками будет проходить повсеместно. Конечно, нет: как и в советской системе здравоохранения, в России много порядочных профессионалов, которые останутся верны принципами врачебной тайны. В конце концов, все будет зависеть от порядочности каждого отдельно взятого врача, а также от степени их поддержки текущей политики российского режима.